Блокада закалила ее характер

---

На всю страну известен дневник Тани Савичевой, содержащий девять страшных строк, каждая из которых посвящена смерти одного из близких. Последняя запись: «Осталась одна Таня». Таня Савичева сначала ослепла, потом сошла с ума от пережитого и умерла ...

На всю страну известен дневник Тани Савичевой, содержащий девять страшных строк, каждая из которых посвящена смерти одного из близких. Последняя запись: «Осталась одна Таня». Таня Савичева сначала ослепла, потом сошла с ума от пережитого и умерла в эвакуации. Скупые строки дневника девочки стали обвинительным документом на Нюрнбергском процессе. Есть дневник еще одной ленинградской школьницы Тани Вассоевич, который сохранил ее  сын профессор Санкт-Петербургского государственного университета Андрей Вассоевич. 13-летняя девочка организовала похороны старшего брата, мамы. Таня  Вассоевич выжила и ушла из жизни в январе 2012 г.  В нашем районе в п. Погребы живет женщина, которая  зимой 1941-1942 гг.  тоже была в блокадном Ленинграде. С нею встретился корреспондент нашей газеты.

Первое, что обратило на себя внимание при встрече с Тамарой Александровной, — ее осанка: пожилая женщина (81 год) сидит, расправив плечи. Спина ровная, будто всю жизнь занималась гимнастикой или балетом. (Сразу захотелось проверить свою осанку и выпрямить спину). Волосы у женщины цвета серебра аккуратно зачесаны назад. Глубокий, уверенный взгляд темно-голубых глаз характеризует обладательницу этих очей как сильного, волевого человека. Сколько в жизни довелось испытать, а не сломалась, все выдержала. Во взрослой жизни преодолевать трудности помогал ее муж   Федор Федорович, с которым рука об руку идут они 52-й год, но об этом чуть позже.

Тамаре было четыре года, когда она услышала тогда еще непонятное слово война. В то время она жила с мамой и старшей сестрой в коммуналке. «Длинная комната метров 12-14 в трехкомнатной квартире. Печка,  сложенная из кирпича, стол, кровать. Круглое радио на черных ножках стояло на тумбочке»,  — такой нехитрый интерьер их жилища сохранился в воспоминаниях собеседницы.  Все было тихо и мирно. С соседями ладили. Мама Александра Григорьевна работала кондуктором трамвая. Сестра Галя, которая  была старше на шесть лет,  училась в школе. Тамара с другими мальчиками и девочками беззаботно проводила время в детском садике.

На вопрос корреспондента, какие самые памятные моменты о жизни в блокадном городе помнит Тамара Александровна, женщина  отвечает: «Смотрели в окно с сестрой и ждали маму». Мама должна была принести еду. Почему-то блокадница говорила не о кусочке хлеба, а о каком-то продукте из сои: нетвердый брикетик, напоминающий по форме пирожное. Вкус у него был кислый. «До сих пор помню его, — делится бывшая ленинградка. – Неописуемым счастьем казалось лакомство  из спрессованной подслащенной сиропом шелухи подсолнуха (назывался этот кусочек «счастья» — дуранда). Мама его приносила не так часто». Еще в детской памяти сохранилось, как Галя надевала мамино праздничное платье огненного цвета и танцевала в нем. Наверное, старшая сестра пыталась хоть таким образом отвлечь Тамару от мучительного ожидания мамы с работы и постоянного ощущения голода. Может, так было теплее. Когда по радио передавали сигнал тревоги, соседи  заходили за девочками и вместе с ними отправлялись в бомбоубежище. Это был обыкновенный подвал под домом, там пережидали, когда закончится бомбежка. Моей собеседнице помнится случай, когда «зажигалка» влетела в печку по трубе, но, по счастливой случайности, не взорвалась, а только напугала жильцов.

В детских воспоминаниях сохранилось лето 1942 года. В июле семью Тамары, как и многих других, эвакуировали на большую землю. Это была третья волна эвакуации. Помнит, как с мамой и сестрой шли к вокзалу. Ей поручили нести чайник, литра на 1,5. Девочка несла его, а он то и дело цеплялся за асфальт. На электричке ехали до Ладоги, потом шли по мостику, а дальше с узлами погрузились на баржу, перевозившую  женщин, детей из блокадного города  по тому самому маршруту, который  назвали «Дорогой жизни». В Ленинград зимой — по льду, летом – по воде доставляли грузы, а оттуда увозили людей. Однако плавучее средство  разбило бомбой, но это было близко от берега,  и пассажиры спаслись. На товарном поезде их отправили в Алтайский край. На полу вагонов было постелено сено, народу  немного, можно сказать, свободно. Рядом лежал в узлах скудный скарб, что удалось спасти при бомбежке баржи.  Дети сидели на краю вагона и болтали ногами. Они ехали туда, где нет взрывов, голода, холода. Мечтали о тепле, еде.  Казалось, война осталась там, далеко. А на новом месте  будет новая жизнь, будет все хорошо. Во всяком случае надеялись.

Однако  не все так было. Александра Григорьевна, мама,  заболела тифом и больная, лежа на полу вагона,  доехала до места назначения. Девочек поселили к одинокому старику, а маму отправили в больницу. «Дедушка высокий, стройный был, — говорит Тамара Александровна. – Мама, когда выздоровела, тоже к нам поселилась и ходила на работу. Было предприятие, где сушили для фронта картошку, морковку, лук. Галя тоже переболела тифом, а по выздоровлении ходила в школу. Я оставалась под присмотром деда. Он любил нюхать табак,  и мне было интересно, что это такое он делает. Пробовала получить удовольствие от табака, как мой нянь». Переселенцам дали бахчу, где были тыквы, дыни, арбузы. Был огород, где выращивали картошку. Страхи о голоде отступили. «Еще мы из глины с сестрой делали настоящие кирпичи, сушили их на солнце. Не знаю,  куда старик девал их, наверное, продавал»,  — размышляет собеседница.

Многие блокадники так и остались на постоянное жилье там, где нашли приют в тяжелую годину, но Александра Григорьевна сказала девочкам: «Я вас увезла из Ленинграда, я и верну». Сама она была не коренная ленинградка, а хотела, чтобы ее дочери, родившиеся в прекрасном городе на Неве, вернулись на прежнее место жительства. В 1946 году летом она решила вернуться в Ленинград.

Наверное, сложно было купить билет, либо по другой какой причине, но в Ленинград семья добиралась  на крыше поезда. Круглую крышу вагона  помнит Тамара Александровна точно. Сколько им пришлось так путешествовать, не знает. Было трудно, но мама решительно везла своих девчонок в город своей мечты, юности. Измученные дорогой блокадницы вернулись домой, но дома у них теперь не было, хотя здание успешно пережило все бомбежки. Жилье было занято другими людьми. Поставили на очередь. И через 12 лет семья переселилась в новенькую квартиру. Но ведь надо было где-то жить сейчас! Какое-то время ютились у маминых знакомых. Девочки пошли в школу. Тамара отучилась 1-ю четверть,  и мама приняла решение отвезти ее к своей сестре в Новгородскую область. Там девочка не ходила в школу, а любимым занятием было плести из ткани косички. Она прикрепляла их на голову и ходила так. Еще вспоминает, как с подружками собирали кусочки шерсти, оставленные овцами на колючках растений. Делали из них мячики и играли. У родственников прожила до следующего лета. Мама прислала письмо, в котором сообщила, что ей дали общежитие. Слово общежитие было непонятно для девочки, ее воображение живо нарисовало такую картину: улица, скамейки, чемоданы. Картина не из веселых. Но там ведь ее мама, добрая,  красивая, стройная (это от нее Тамара унаследовали привычку держать спину), поэтому отправилась в общежите с радостью и чемоданом яиц, которые приготовила тетя для горожан. Яйца девочка не ела, сама теперь не знает почему, а вот состряпанные тетей  сладкие свекольные красные лепешки, картошку и капусту любила. 1-го сентября девочка снова пошла в 1-й класс, так как в деревне она не училась.

В 16 лет, когда за плечами Тамары была восьмилетка, девушка пошла на работу. Она мечтала  стать проводницей, чтобы колесить по городам, увидеть, как живут в других местах, но мама была категорически против. По совету мамы выпускница школы  устроилась на швейную  фабрику головных уборов. Целых десять лет она трудилась на этом предприятии. А последующие двадцать восемь работала станочницей на военном заводе, хотя для всех было принято говорить о нем  как о машиностроительном. Тамара  Александровна была в числе хороших работниц, так как положенные нормы выполняла.

Сильный характер женщины не позволяет ей плакаться о трудностях жизни. Предполагаю, что в силу детского возраста она не помнит ужасы блокадного времени,  и все воспринималось девочкой в силу возрастных особенностей. Но трудности послевоенного времени? Тамара Александровна обо всем рассказывает спокойно, без красок. Что жаловаться?  Вся страна так жила. Зато с удовольствием поделилась с нами, как сложилось ее женское счастье. Не терпит девушка смолоду пьянство. Поэтому решила твердо, что выйдет замуж только за того, кто не будет страдать этим недугом. А суженого своего увидела во сне. «Еду я в поезде, — рассказывает она сон. – Объявили станцию Киев. Выхожу. Какой же это Киев? Пилят лес. Вижу бабулю,  и молодой человек тут же работает. Оказалось, это карельские леса». А ровно через месяц наша героиня встретила красавца родом из Карелии, доброго, не заглядывающего в стакан,   и вышла за него замуж. Случилось это в апреле  1966 года. С тех пор в любви и согласии живут Тамара Александровна и Федор Федорович.

Родился в семье сын Олег. Все было хорошо. Но вот в лихие 90-е случилась беда. Не заладился книжный бизнес у сына. Пришлось продать квартиру в Ленинграде, чтобы расплатиться с долгами и купить жилье на оставшиеся деньги. Жилье приобрели в п. Погребы в 1996 году и перебрались на новое место. Так и прижились ленинградцы на нашей гостеприимной брасовской земле. Добрые соседи помогли в первые годы и сейчас в помощи не отказывают. А с Любовью  Кузнецовой почти сроднились. Она появилась в их доме, когда у супругов были большие проблемы со здоровьем. Бог рано забрал у семейной пары сына, но дал добрую помощницу. Кстати, Тамара Александровна и Федор Федорович  вместе с Любовью Михайловной и в праздники, и в будни. Один из главных праздников, отмечаемых в небольшой квартирке двухэтажного дома п. Погребы, 27 января – День снятия блокады Ленинграда.

На вопрос корреспондента, скучает ли бывшая ленинградка по родному городу, отвечает: «Нет, не скучаю. Привыкла в Погребах. Красивые места, люди хорошие. Только вот хотелось бы к маме на могилку съездить…»